БИБЛИОТЕКА: Сергей Шарапов. Борис Рыжий и Авва Дорофей против Канта, или Небольшая порция забытой христианской антропологии [антропология]

Однажды я гостил в соседнем с Москвой губернском городе, и там меня пригласили на спектакль с провокационным названием «Смерть хороша по чуть-чуть». Спектакль был посвящен незаурядному уральскому поэту-лирику Борису Рыжему. У него к 27 годам только-только в жизни все стало неплохо складываться, а он тут взял да и повесился. И режиссер словно пытается разгадать, why, дескать. Почему?

Звучало, само собой, много стихов и среди прочего такие строки:

«я видел свет первоначальный,
был этим светом ослеплён.
Его я предал. Бей, покуда
ещё умею слышать боль,
или верни мне веру в чудо,
из всех контор меня уволь».

Никакого специального акцента на них создатели спектакля не сделали, а мне кажется, стоило бы – где-то тут, на мой взгляд, причина и кроется.

Однако вопросы, что это за свет первоначальный, которым поэт был ослеплен и который он, по его признанию, предал, и с чего бы вполне себе светский автор вдруг переходит здесь фактически в формат молитвы и обращается к Богу, не называя Его по имени, заданы не были. А я вот решил ими задаться, за ответами прибегнув к помощи немецкого философа Иммануила Канта и древнего православного святого Аввы Дорофея.

В двух прошлых беседах мы говорили о евангельских волхвах. Волхвы – это один из главных евангельских символов так называемого естественного закона. А естественный закон – понятие, которое апостол Павел, а за ним и святые отцы фактически отождествляют с понятием совесть.

И вот тут, как я заметил, в нас срабатывает ассоциативная цепная реакция. А, совесть?! Хорошо известная вещь – знаем, слышали с детства. И как тут не вспомнить Канта, с его знаменитым афоризмом: «Две вещи наполняют душу изумлением – звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Вот, дескать, совесть – это и есть моральный закон во мне, проявляющий себя категорическими требованиями – нравственными императивами.

Такое, кантовское, понимание совести – общее место. Не раз обращал внимание, что и православные рассуждают о ней прямо по Канту. Хотя абсолютное большинство из них, поди, его никогда и не читало. Однако, хитрость в том, что читали мы его или не читали – в данном случае не очень-то и важно. А важно то, что Кант выразил некоторые ключевые интенции европейской культуры Нового времени. Эти интенции – через Канта или помимо него – впитала и русская культура XIX-XX веков. Соответственно впитали и все мы. Впитали, что называется, с молоком матери – априорно, на уровне культурных кодов.

Казалось бы, ну и хорошо. Отличный же культурный код с очевидной общественной пользой! Про культурный код и общественную пользу согласен. Однако меня в данном случае интересует христианство, хотелось бы докопаться до его изначальной сути. А оно ведь не только про культурные коды и общественную пользу. Скорее даже не столько про них. Оно же про вечного Бога, в первую очередь.

Общественную пользу люди умеют причинять себе и без христианства. «Кроха сын к отцу пришел, и спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо?» – Помните? И с ответом на эти вопросы прекрасно справляется гениальный Маяковский, совершенно отвергавший Бога.

А что там с Богом у Канта? С Богом у него, как выясняется, все абсолютно иначе, чем у апостола Павла и святых отцов. Он с Ним обходится ровно противоположным образом: святые отцы стараются Бога в себя привлечь, Кант – вытеснить куда подальше.

Бог у него – сотворил мир и устранился. Бог – где-то там сам по себе, а человек – здесь и тоже сам по себе. И «моральный закон, который во мне», тем для Канта и ценен, что автономен – полностью независим от Бога. Всякое прямое воздействие Бога на человека Кант считал недопустимым вмешательством, насилием над личной свободой. Поэтому в христианстве он не признавал никакой мистики, а только одну этику. Этика – это и есть христианство. Сущность религии – этика. Что такое хорошо и что такое плохо, с точки зрения «здесь», а не с точки зрения «там».

Тут в качестве маленького оффтопика сделаю оговорку: есть, как мне кажется, какая-то высшая ирония, что родители назвали Канта Иммануилом – древнееврейским именем, означающим как раз то, против чего он и выступал: «с нами Бог». Понятие божественной иронии встречается, кстати, у преподобного Максима Исповедника.

Теперь самое время перейти к Авве Дорофею. В его «Душеполезных поучениях», которые принято считать азбукой христианской аскетики, есть глава «О совести». Цитирую: «Когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысел, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе, и что злое. Это называется совестью, а она есть естественный закон».

Снова вопросы. Что это за искра Божия в человеке? В каком смысле она – «нечто Божественное»? Это что – метафора?

Похоже, что нет, не метафора, и понимать это выражение нужно буквально. Святые отцы говорят о реальном и непосредственном присутствии Бога в каждом человеке – в его сердечной метафизической глубине. «Струей невидимого Божества» и «частицей Бога» называет это присутствие святитель Григорий Богослов. И именно в таком, согласно отцам, смысле нужно понимать слова Иисуса Христа «Царство Божие внутри вас есть».

Сразу возникает недоумение: «Почему же мы этого присутствия не чувствуем и не осознаем, если оно прямо-таки реальное и непосредственное?» Тем более что самоуверенные заявления, типа, «христианская жизнь мне не нужна, Бог и так у меня в душе», звучат как-то несерьезно и неубедительно. Умный, внимательный к себе человек видит внутри себя что-то другое – отнюдь не Бога.

Авва Дорофей отвечает образно: «Естественный закон – это те колодцы, которые раскапывал Исаак, а язычники-филистимляне засыпали». О чем это? Это о том, что наше наличное состояние таково, что вложенный в нас источник божественной жизни оказался под спудом. Работа базовой программы блокируется вирусом, который активно пытается подменить ее собой и препятствует установке обновлений.

В этом смысле нужно понимать другие слова Иисуса Христа, что изнутри человека, из его сердца исходят злые помыслы – нежелательный контент, запрещенная 18+ реклама и всякий спам.

Компьютерные аналогии хорошо, но как это совмещается в реальности, что и Царствие Божие внутри нас, и не Божие тоже внутри?! Как?!

Святые отцы поясняют это с помощью схемы «многослойности» внутреннего устройства человека: Бог сотворил себе обитель в самой глубине ума человека (тут нужно сразу оговориться, что «ум» в святоотеческой литературе – это совсем не то же, что в современном языке интеллект, а некий внутренний глубинный орган – духовное око, зеркало, способное отражать в себе Бога).

Итак, Бог Своей благодатью таится в глубине этого таинственного ума, как источник воды в глубине колодца. Но колодец зарыт, над источником слой земли и всякого хлама, вновь и вновь набрасываемого злоумышленниками-филистимлянами. Так что вода на поверхность и не проступает.

«Злые духи, – по выражению святителя Диадоха Фотикийского, – гнездятся негде окрест членов сердца». Разными хитрыми способами постоянно вбрасывая из подсознания в сознание эти самые лукавые помыслы, они стараются скрыть от внимания людей как божественное присутствие в них, так и свое собственное. Иначе, дескать, узнают, как оно все устроено на самом деле, и начнут туда – в глубину, к божественному источнику копать, сражаясь с ними, с этими самыми бесами, непрестанной молитвой.

Однако нейтрализовать свет и тепло искры Божией в нас полностью бесплотные филистимляне-вирусы не могут. Именно в этом смысле преподобный Макарий Великий толкует евангельские слова: «И Свет во тьме светит, и тьма не объяла Его».

На секунду вернувшись к Канту, замечу, что при таком святоотеческом раскладе ни о какой автономии человека, ни о какой автономной морали внутри него не может быть и речи. Это равносильно, что объявить себя автономным от воздуха и солнечного света. Автономия от Света – пребывание во тьме.

Так что свобода наша не в том, чтобы оставаться в полной самоизоляции – это невозможно в принципе. А в том – на чью сторону встать, на сторону Света, или на сторону тьмы. «Ныне в нашей власти или опять засыпать искру Божию, или дать ей светиться в нас и просвещать нас, если будем повиноваться ей», – уточняет Авва Дорофей.

Но даже и под спудом, повторю, искра Божия продолжает тлеть. И пока человек жив, просвечивает его изнутри и жжет – пусть и едва-едва ощутимо. «Частица» как бы тянется к своему «целому». И тянет за собой того, в кого изначально вложена. А то нет-нет да и внезапно прорвется обжигающим пламенем. Такое случается в наиболее чутких людях. В настоящих поэтах, например.

«я видел свет первоначальный,
был этим светом ослеплен...»

Что же, будем считать, что у нас появился хороший повод помолиться за Бориса Рыжего, написавшего эти строки. Келейно, то есть в частной своей молитве, Церковь не запрещает нам молиться и за самоубийц.

А в оправдание Борису Рыжему – то, что он не знал христианства, а совершившим грех в неведении – скидка. И членом Церкви он, понятное дело, не был, а значит, и не подпадает под действие ее судебных законов. Церковный суд – для внутренних, внешних же, по словам апостола Павла, судит Бог. А Бог, как отмечает тот же апостол, хочет спасения всем.

Источник: "Евангелие для взрослых"